2021-03-25; 23:06:07.
homo.
О ЛЮДЯХ
Если Вы - умный или дурак,
патриот или космополит, террорист или борец с терроризмом, глобалист или
антиглобалист, экстремист или борец с экстремизмом, педофил или
педофоб, русофил или русофоб, гомофил или гомофоб, верующий или атеист,
коммунист или антикоммунист, феминист или антифеминист, фашист или антифашист,
защитник прав детей или защитник прав родителей, покоритель природы или её
защитник, правозащитник или правонарушитель, наркоман или борец с наркотиками,
ПОЖАЛУЙСТА,
НЕ ЧИТАЙТЕ МОЙ САЙТ.
Он не
для Вас, а для людей, у которых нет априорных установок.
Я встречался
со многими людьми, достойными долгой памяти. Здесь я попытаюсь рассказать о
них.
Содержание.
Московские энтомологи и акарологи.
МОСКОВСКИЕ
ЭНТОМОЛОГИ И АКАРОЛОГИ
(Написано по заказу только
о мёртвых.)
Описать и, тем более, оценить вклад в науку людей,
которых я знал, мне не дано. Приведу лишь некоторые фрагменты из того, что
помню. (Необходимо сообщать о степени и характере знакомства с людьми, о
которых пишу – качество воды зависит от источника.)
Несмотря на тесное соседство, я знаю М.М. Артемьева
плохо. Как-то не получалось контакта. Так что видел я его вроде как со стороны.
Впервые я обратил на него внимание, когда мне в тему
включили несколько эпидемиологов (было это в ИМПИТМ примерно в 1975 году).
Эпидемиологи эти размещались в большой комнате. Там же сидел и М.М. Артемьев.
Много раз я приходил к ним, пытаясь подтолкнуть к работе. Но времени на неё у них
не было. С утра они прочитывали и обсуждали газету. Если в ней был кроссворд,
обязательно решали его. Потом один из них снаряжался за протвешком, и им
становилось совсем уж не до меня.
На этом фоне Миша бросался в глаза. Несмотря на галдёж
(а стол его был посреди комнаты), он работал не отрываясь. Он никогда не бегал
за протвешком, не участвовал в обсуждении газеты, разве что бросал отдельные
фразы. При этом он не выглядел чужеродным телом. Эпидемиологи его, несомненно,
уважали и, предаваясь воспоминаниям (проклятый протвешок) о подвигах по
раскрытию малярии в Азербайджане, поминали его добрым словом.
Работоспособность М.М. Артемьева позволила ему выявить
много новых видов москитов и, вообще, переработать систему этой группы (это
очень большой труд). Я не берусь давать ему оценку, но многочисленные отзывы
были самыми положительными. В том числе и от ближайших коллег (что случается не
часто).
Когда М.М. Артемьев стал заведующим энтомологическим
отделом, ему хватило ума и такта не вмешиваться во всё и вся. Он делал своё
дело. Помимо знания москитов он быстро и капитально разобрался с малярийными
комарами и стал признанным специалистом в этой группе. Будучи экспертом ВОЗ, он
испытал большое число средств и устройств для борьбы с комарами. Число
международных семинаров, в которых участвовал М.М. Артемьев, измеряется,
вероятно, многими десятками.
М.М. Артемьев несколько лет работал в Афганистане. Это
было как раз накануне и во время «добровольного ввода ограниченного
контингента» наших войск в эту страну. Что делал М.М. Артемьев в Афганистане по
науке, он при мне не рассказывал. Он помогал нашим «воинам-интернационалистам».
Дело в том, что он знал местные языки: фарси, пушту и другие.
Тут надо сказать, что языкознание, наряду с
коллекционированием (он собирал не только москитов, но также монеты и марки),
было его пристрастием. Наши с ним разговоры (зав. отделом вынужден общаться с
сотрудниками) сводились к его увлекательным рассказам о об особенностях разных
языков, чаще всего – восточных.
В должности зав. отделом раскрылись не только научные,
но и деловые способности М.М. Артемьева. Он собрал вокруг себя шестерых молодых
парней отдела (всех, что были) и создал фирму по борьбе с насекомыми в городе,
благо в его распоряжении были препараты и оборудование, присланные для
испытаний. Парни стали нормально зарабатывать и ушли из института. Фирма,
насколько я знаю, существует по сей день.
Для меня Эрнест Георгиевич был живым ископаемым (тут
главное - живым). С помощью примитивных инструментов и оптики он умел
разобраться в мельчайших деталях анатомии насекомых. Смотри, например, серию
его работ о строении и функционировании ротового аппарата личинки малярийного
комара (Зоол. ж. 1938. Т. 38, N 3. С. 427-440. Зоол. ж. 1938. Т. 38, N 5. С. 741-762. и др.).
Я, вообще то, завистлив к чужим знаниям и умениям, но
освоить навыки Эрнеста Георгиевича даже не мечтал. Это – что-то высшее.
То, как я познакомился с Владимиром Николаевичем, даёт
яркое представление об этом человеке и, потому, расскажу подробно. Весна 1960
года (я кончил Биофак и нуждался в распределении – в аспирантуру меня не
пустили т. к. не комсомолец). Пригласил меня Евгений Сергеевич Смирнов к себе в
кабинет (он никогда не вызывал, а только приглашал). Подвёл к старичку с
бородкой клинышком и говорит: «Знакомьтесь, это Владимир Николаевич
Беклемишев». От удивления я ляпнул: «Да разве он жив?». Старичок ужасно
обрадовался и спросил, с чего бы ему умереть. Я, находясь по-прежнему в шоке,
объяснил, что сравнительную анатомию беспозвоночных мог написать только немец и
не позднее середины прошлого века. Владимир Николаевич пришел в восторг и
сказал, что берёт меня МНСом. Я конечно упёрся и заявил, что пойду только
лаборантом, т. к. могу оказаться неподходящим. Владимир Николаевич терпеливо
разъяснил мне - дураку, что свободных
лаборантских ставок у него нет, а ставку МНСа он выхлопочет. Тут уж Евгений
Сергеевич не выдержал и вывел меня в коридор.
Работал я у Беклемишева не долго – он вскоре умер.
Однако кое-чего успел нахвататься. Особенно запомнились мне его слова, когда я
заявил ему, что не поеду в экспедицию по борьбе с мошками, т.к. метод
разработан и, следовательно, всё ясно. «Серёжа» - сказал Владимир Николаевич:
«борьба это – такой эксперимент, который даёт возможность проверить наши знания
и, главное, узнать то, о чём мы и не подозреваем».
Ребята, запомните: «борьба это – такой эксперимент,
который даёт возможность проверить наши знания и узнать то, о чём мы и не
подозреваем».
Владимир Николаевич был очень разносторонним человеком
с глубокими знаниями. То, что вошло в посмертный сборник «биоценологические
основы …», далеко не полностью отражает то, что он опубликовал. А написал он
ничтожную часть из того, что знал. Разговаривать с ним было интересно обо всё
на свете. От опыления растений (в МГУ я занимался одиночными пчёлами) до,
каюсь, политики. И вот, что характерно, он говорил мало, больше слушал
(редкостная черта), но как скажет, так золото.
А на семинарах! Пока выступал докладчик, задавались
вопросы, шло обсуждение, Владимир Николаевич молча слушал. Лишь под самый конец
произносил пару фраз. Но эти фразы стоили и доклада и обсуждения. В нескольких
словах он объяснял суть изложенного и место собранных фактов в общем ряду
знаний. После этого даже паршивенькое сообщение выглядело дельным.
Мало он прожил, очень, очень жаль.
Борис Владимирович Добровольский вел у нас на кафедре
энтомологии МГУ сельскохозяйственную энтомологию. Мы – молодые наглецы –
считали этот курс третьестепенным. Мол "артиллерист - не антрополог и
борьбист - не энтомолог". Так, что слушали в пол уха и частенько
прогуливали (по крайней мере я). Но одну, на мой взгляд главную, мысль он мне
всё же сумел подарить. Не надо зубрить действующие вещества, препараты, дозировки,
… . Для этого есть справочники. Да и к тому времени, когда мы дойдём до дела,
многое изменится. Принципы – вот что главное. Надо знать экологию вредителя,
экологию растений, процесс с.х. производства.
Спасибо Вам, Борис Владимирович, и простите нашу
молодую глупость.
Ещё школьником, а позднее студентом Володя ездил со
мной в экспедиции. Там мы подружились на всю жизнь. Его смерь и сейчас болит во
мне.
Первая его черта, которая поразила меня, - стремление
и способность взглянуть на обыденную вещь с необычной стороны. Благодаря этому
свойству он сделал много оригинального, в частности, стал инициатором нового
направления палеоэнтомологии – выявления условий по тому, какие насекомые
обнаружены в данном месте.
Он был поразительно трудолюбив и трудоспособен. В
результате - объём его знаний поразителен. И никакого зазнайства. Это позволяло
ему свободно общаться с людьми, превосходившими его и возрастом и чинами. С его
стороны не было ни малейшего подобострастия, с их – полное уважение.
Поразительна и широта его кругозора. Для примера.
Вернувшись с энтомологического конгресса в Австралии, он рассказывал о жизни
аборигенов такие сведения, о которых знали лишь специалисты. По крайней мере,
я, хотя давно интересуюсь, понятия не имел.
Володька был очень доброжелателен и ценил достижения
других. Зависти (свойства недоумков) он не знал. Ни разу я не слышал от него ни
одного худого слова, ни об одном человеке. Спорить – он очень даже любил.
Переубедить его, если кому и удавалось, но только не мне. При этом он не
считал, что оппонент либо дурак (не понимает), либо негодяй (понимает, но
твердит своё).
А главная его черта – надёжность. По моей, конечно,
глупости не раз наша жизнь «висела на волоске». И не обрывался этот волосок
только благодаря Володе.
Память о нём светлая.
О нём же.
(Попытка2 воспоминаний о В.В.
Жерихине.)
«Мне что
обидно? Мне всё обидно1.»
Мне что обидно? Что, вот, дожили - о Володьке и
воспоминания. Попробую, однако. Алик3 настаивает. Да и, по уму, надо
– пусть он живет хотя бы в наших сердцах. Кстати, это – его
рассуждение: «Что такое «душа»? Душа это дух человека, его влияние на
окружающих. Пока это влияние есть, душа жива.» В таком понимании душа Володьки
будет жить долго.
Дальше факты и комментарии. Только не надейтесь4
на объективность.
В 61-ом году прошлого века (а кажется, вчера) Володя
работал под моим началом в экспедиции на строительстве Красноярской ГЭС. Я-то
уже университет кончил (и самомнением не обделен), а он – школьник. Но не было
к нему отношения, как пацану. «Вот» - говорит он: «Казалось бы все о чём-то всё
знают. А придёт новый человек. И посветит фонариком с другой стороны …» Ничего
себе – школьник!
Добросовестный Володя до умопомрачения. В тот же год
выпало мне заняться систематикой личинок слепней. И поручил я Володе копать их
на осоковом болоте. А сам увлекся отловом имаго и о поручении забыл. Месяц
копал Володя болото. Личинок почти не было. А он каждый день копал, промывал и
снова копал. Работа трудная, нудная, безрезультатная. Работал он один, никто
его не подгонял, не контролировал, а он копал. Слава Богу, что я всё же
спохватился. А то бы он так и провёл всё лето на болоте на корточках.
И вот ещё. В 64 году на Илиме. Тоже по моей вине и его
трудоспособности. Трое суток день и ночь с краткими перерывами таскал Володя в
реку и обратно гроздья камней (изучали миграцию личинок мошек). Так вот, при
этом он умудрился углядеть в воде каких-то особенных клопов. Мне до сих пор
интересно, каких. Но спросить – стыдно, что так нагрузил5.
Володька очень надежный человек. И это не
выпячивается, а само собой разумеется. На Илиме же, в 66 году. Взял я в Братске
взаймы 9 бочек (горючка на всё лето). Кончился сезон, отправили всех самолётом
домой. Бочки в самолёт не берут. Надо сплавить их к Ангаре (
В глаза Володя именовал меня «Началнык», а за глаза,
говорят, своим учителем6. Это я к тому, что подхалимства в нем и
следа не было. В нашей среде подхалимство – редкость. Но мне-то приходится
работать с разными людьми. И это Володькино свойство очень даже заметно.
Ещё о его доброжелательности7. В КЮБЗе
популярен стих «Привет всем кюбзовцам …». А подвиг на него Володя. Из-за Генки8
в КЮБЗе праздновали день Иоанна-ветхопещерника. Святой этот разводил на себе
вшей, блох и другую живность. Значит свой брат – биолог. А, главное, день его в
середине лета, когда не грех вспомнить «тех, кто в экспедиции». Я-то за суетой,
конечно, забыл. А Володька говорит: «Давай, Палыч, напишем всем что-нибудь
хорошее. Пусть порадуются». «Пусть порадуются» – многие ли способны на это?
И до чего же он не обидчив! Генька9 чуть не
утопил его сначала в болоте, потом в Енисее. И какие карикатуры рисовал, и
медаль «самец-молодец» навесил! А они – друзья, как были, так и есть. И на
Володьку никто не обижался. Даже Сашка Пономаренко10. Он мне сам
сказал, что не обижается.
Однажды нечаянно я сказал о Володе как надо. Кто-то
спросил, что я думаю о Сашке Креславском11. А я в ответ: «Он такой
хороший, такой хороший. Прямо как Володька.»
Володька для меня – эталон.
__________________________________
1Выражение
самого В.В. Жерихина. Произнесено летом 1964 года в д. Куклино (на р. Илим)
ночью во сне.
2В данном случае она – пытка. Боль утраты свежа.
Вспоминать «по живому» очень трудно.
3Профессор
А.П. Расницын – мой братец.
4Пишу для
ПИНовцев. Вы знаете его больше «с научной стороны», а для меня он - человек.
Таких мало. Может быть, вы это не совсем замечали.
5Теперь уж
и не узнаю.
6Это он
зря. Это не он у меня, а я у него учился.
7Это-то вы
не могли не заметить, но и я хочу добавить.
8Ныне
профессор Г.М. Длусский.
9Ныне
профессор Е.В. Сыроечковский.
10Ныне
профессор А.Г. Пономаренко.
11Ныне
профессор А.Г. Креславский.
(Боже ж мой! Сплошные профессора!)
___________________________________
Олифан
В.И.
Я знаком с В.И. Олифан только по её трудам да паре
сквозь зубы брошенным отзывам. В ИМПИТМ, когда я там работал (1960 –2000 гг.),
вспоминать её считалось, видимо, плохим тоном. А ведь она была создателем
энтомологического отдела ИМПИТМ. Её работы имеют общебиологическое значение. Не
зря ведь они публиковались в Докладах Академии Наук (Олифан В. И. Два типа
периодичности в постэмбриональном развитии насекомых, выявленные при изучении закономерности
их роста. Докл. АН СССР.- 1952.- Т. 85, N 6.- С. 1407-1410. Олифан В. И. Периодичность в постэмбриональном
развитии комаров Anopheles maculipennis. Докл. АН СССР.- 1947.- Т. 55, N 2.- С. 173-176.) Сборник
работ, выполненных под её руководством (Экология личинки малярийного комара.
М.-Л.-1934.), проложил путь к тому, чем спустя много лет прославился ИМПИТМ - в
маляриологии.
Характер у неё, говорят, был трудный. Это часто
бывает. Когда человек работает не на «команду», а на науку, его заслуги признают
лишь потомки (если найдётся, кому вспомнить).
Я работал в экспедиции, которой руководил Панфилов,
только один сезон в 1959 году. Однако запомнил это лето на всю жизнь и на всю
жизнь проникся к Дмитрию Викторовичу глубочайшим уважением.
Первое и главное – обстановка в экспедиции. Не было
подчинения, было товарищество. Когда участь начальника выпала на меня, я всегда
старался следовать его примеру.
Нас было шестеро, так что общались мы тесно. Общения
эти состояли главным образом в рассказах Панфилова. Он говорил только о
биологии, но, зато, о всех её сторонах. Больше всего поразила и,
соответственно, запомнилась теория происхождения жизни. Мозги мои были
наполнены кооцерватами Опарина, молниями в первичной атмосфере и тому подобным.
Но если считать, что сущность живого в ассимиляции и десимиляции при сохранении
структуры, всё это – ерунда. Где в неживой природе идут такие процессы? В
вулканических водах, которые сочатся сквозь толщи песков, суглинков, глин и
других минералов (в широком смысле). Их структура, структурирует и саму воду, и
то что в ней содержится (а чего только нет в вулканических водах). Это подобно
вихрю в турбулентном течении. Он возникает благодаря течению. Он может
существовать только при наличии течения. А что такое течение? Приток и отток -
ассимиляция и десимляция. Я и сейчас считаю эту гипотезу наиболее обоснованной.
Дмитрий Викторович – ученик Е.С. Смирнова. Это говорит
само за себя.
Как человека Ольгу Николаевну я совсем не знаю. Всё
наше знакомство – 10 минут, когда она дарила мне оттиск своей статьи. Но её
работы (вероятно не все) я читал. Они не позволят забыть Ольгу Николаевну.
Первое – систематика Aedes. Она
выявила комплекс новых признаков, с помощью которых возникла возможность
различать виды по самкам (многие ли систематики выявляют новые признаки). Ещё
важнее её работа о выносе комарами веществ из долины на плакор. Насколько я
знаю, это первая (и, потому, основополагающая) работа, в которой на фактическом
материале показана средообразующая деятельность насекомых.
Долгие годы Ольга Николаевна преподавала в
пединституте. У неё должно быть много учеников. Они расскажут о ней лучше меня,
но смолчать я всё же не мог.
Смирнов Евгений Сергеевич
Евгений Сергеевич был зав. кафедрой, а я – студентом.
И при том мы дружили. Он приглашал меня к себе домой, мы пили водку и
обсуждали. Что мы только не обсуждали! От строения хоботка мухи до стихов и
(теперь можно признаться) политики. А чаще всего и больше всего мы говорили о
теориях сходства и классификации. Что касается сходства, то я сразу «нутром»
проникся теорией Евгения Сергеевича. И все обсуждения сводились к поиску
примеров: «А вот ещё! А вот ещё!» С теорией же классификации, с тем, что можно
создать «естественную систему», я согласиться не мог (и теперь думаю также, но
это не значит, что прав я, а не он). Тут мы спорили бесконечно, подходя каждый
раз с новой стороны, и каждый раз разбивая аргументы друг друга. Какой
профессор станет спорить со студентом в течение трёх или (точно не помню)
четырёх лет? Только такой, как Евгений Сергеевич.
Главная заслуга Евгения Сергеевича в том, что он
вырастил большое число великолепных энтомологов (вернее биологов широкого
плана). Я многих знаю и ценю их знания и вклад в науку, но, главное, за то, что
они – порядочные люди. Этому учил Евгений Сергеевич. Учил самым лучшим методом
– своим примером.
В науке Евгений Сергеевич сделал большое дело. Его
«таксономический анализ» - вклад не в энтомологию, не в зоологию, не в
биологию, а в философию. Это – принципиально новый подход к оценке сходства любых
предметов и явлений. У меня в голове не укладывается, почему это не видят.
Может быть потому, что приложил своё открытие Евгений Сергеевич к систематике,
где до сих пор царит не наука, а искусство. Но, скорее всего, просто опередил
наше время.
Душа Евгения Сергеевича в его учениках. Пока живы мы,
жив и он.
Аня Мюлгаупт сформировалась в кружке юных биологов
зоопарка. Для меня она была «из младших». По обычной для человека склонности
смотреть вверх, я не должен бы был её замечать. Тем более, что она редко
выступала на собраниях, не была «компанейской». Однако же нет. Её увлечённость
наукой и трудолюбие бросались в глаза даже на весьма высоком кюбзовском уровне.
У неё была очень трудная жизнь. И очень короткая. Но и
за тот малый срок, который был ей отпущен, она сделала столько, что этим мог бы
гордится любой. Чего стоит её книжка «Перестройка онтогенеза как механизм
эволюции насекомых». А это не всё.